Скачать этот текст

        
        Он был сыном простого рабочего,
        И повесть о нем очень короткая.
        Только и было в нем, что волосы как ночь
        Да глаза голубые, кроткие.
        
        Отец его с утра до вечера
        Гнул спину, чтоб прокормить крошку;
        Но ему делать было нечего,
        И были у него товарищи: Христос да кошка.
        
        Кошка была старая, глухая,
        Ни мышей, ни мух не слышала,
        А Христос сидел на руках у матери
        И смотрел с иконы на голубей под крышею.
        
        Жил Мартин, и никто о нем не ведал.
        Грустно стучали дни, словно дождь по железу.
        И только иногда за скудным обедом
        Учил его отец распевать марсельезу.
        
        "Вырастешь, - говорил он, - поймешь...
        Разгадаешь, отчего мы так нищи!"
        И глухо дрожал его щербатый нож
        Над черствой горбушкой насущной пищи.
        
               Но вот под тесовым
        Окном -
               Два ветра взмахнули
        Крылом;
        
               То с вешнею полымью
        Вод
               Взметнулся российский
        Народ...
        
        Ревут валы,
        Поет гроза!
        Из синей мглы
        Горят глаза.
        
        За взмахом взмах,
        Над трупом труп;
        Ломает страх
        Свой крепкий зуб.
        
        Все взлет и взлет,
        Все крик и крик!
        В бездонный рот
        Бежит родник...
        
        И вот кому-то пробил
        Последний, грустный час..
        Но верьте, он не сробел
        Пред силой вражьих глаз!
        
        Душа его, как прежде,
        Бесстрашна и крепка,
        И тянется к надежде
        Бескровная рука.
        
        Он незадаром прожил,
        Недаром мял цветы;
        Но не на вас похожи
        Угасшие мечты...
        
        Нечаянно, негаданно
        С родимого крыльца
        Донесся до Мартина
        Последний крик отца.
        
        С потухшими глазами,
        С пугливой синью губ,
        Упал он на колени,
        Обняв холодный труп.
        
        Но вот приподнял брови,
        Протер рукой глаза,
        Вбежал обратно в хату
        И стал под образа.
        
        "Исус, Исус, ты слышишь?
        Ты видишь?  Я один.
        Тебя зовет и кличет
        Товарищ твой Мартин!
        
        Отец лежит убитый,
        Но он не пал, как трус.
        Я слышу, он зовет нас,
        О верный мой Исус.
        
        Зовет он нас на помощь,
        Где бьется русский люд,
        Велит стоять за волю,
        За равенство и труд!.."
        
        И, ласково приемля
        Речей невинных звук,
        Сошел Исус на землю
        С неколебимых рук.
        
        Идут ручка с рукою,
        А ночь черна, черна!..
        И пыжится бедою
        Седая тишина.
        
        Мечты цветут надеждой
        Про вечный, вольный рок.
        Обоим нежит вежды
        Февральский ветерок.
        
        Но вдруг огни сверкнули...
        Залаял медный груз.
        И пал, сраженный пулей,
        Младенец Иисус.
        
            Слушайте:
        Больше нет воскресенья!
        Тело его предали погребенью
            Он лежит
        На Марсовом
            Поле.
        
        А там, где осталась мать,
        Где ему не бывать
            Боле,
        Сидит у окошка
        Старая кошка,
            Ловит лапой луну...
        
        Ползает Мартин по полу:
        "Соколы вы мои, соколы,
            В плену вы,
            В плену!"
        Голос его все глуше, глуше,
        Кто-то давит его, кто-то душит,
            Палит огнем.
        
        Но спокойно звенит
            За окном,
        То погаснув, то вспыхнув
            Снова,
        Железное
            Слово:
        "Рре-эс-пуу-ублика!"
        
        Март 1917
        Петроград 
        
        

Примечания

2. Товарищ (с. 30) - Газ. «Дело народа», Пг., 1917, 26 мая, № 58; Ск-2, с. 15-18; Кр. звон, с. 29-32; Сел. час.; сб. «Россия и Инония», Берлин, 1920, с. 61-67; Рж. к.; Грж.

   Авторизованный список (РГАЛИ) - в составе макета сборника революционных поэм «Вече» (1919).

   Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.) с уточнением взаимного графического расположения некоторых частей текста по другим источникам.

   Датируется по Сел. час. Та же дата - в Рж. к. и Ск-2 (в последнем случае - без указания места написания). В наб. экз.- авторская помета: «17».

   В Ск-2 «Товарищем» открывался цикл из четырех произведений «Стихослов»; эпиграфом ко всему циклу были слова из «Моления» Даниила Заточника (см. комментарий к «Марфе Посаднице», с. 279).

   В первые послеоктябрьские годы поэма Есенина неоднократно перепечатывалась в провинциальной периодике, альманахах и сборниках (напр.: «Стихи и проза о русской революции: Сборник первый». Киев, 1919; Львов-Рогачевский В. «Революционные мотивы в русской поэзии». Тула, 1921; «Октябрь. Революционный чтец-декламатор». Харьков, 1921; «Революционный чтец-декламатор». , 1922 и др.). В.М.Левин вспоминал: «Какой фурор и слезы вызывала его поэма „Товарищ“, в которой фигурирует Мартин (мартовские дни семнадцатого года)» (РЗЕ, 1, с. 215).

   Авторское исполнение поэмы (в 1918 г.) описано Л.В.Никулиным в воспоминаниях, датированных 1957 г. (Восп., 1, 305-307).

   О «Товарище» заговорили в печати после его публикации в Ск-2 и Кр. звоне вместе со статьями Иванова-Разумника, в которых критик, в частности, давал произведению высокую оценку: «И целый круг поэм („Товарищ“, „Певущий зов“, „Отчарь“) явились в дни революции единственным подлинным проявлением народного духа в поэзии...» (Ск-2, с. 2; Кр. звон, с. 8-9); «Да, еще в первые дни и часы революции говорил поэт о том, как „пал, сраженный пулей, младенец Иисус...“ С тех дней - прошли года и года; революция, преданная рабами „справа“, губится учениками „слева“ (Ск-2, с. 219); «...было у нас любезное сердцу ревнителей „Святой Руси“ самодержавие, а ныне - „спокойно звенит за окном, то погаснув, то вспыхнув снова, железное слово „республика“» (Ск-2, с. 224).

   В.С.Рожицын назвал поэму Есенина «апокрифом революции» (журн. «Колосья», Харьков, 1918, № 17, с. 7; вырезка - Тетр. ГЛМ), а В.Л.Львов-Рогачевский писал: «Из революционных стихов С.Есенина особенной задушевностью и необычной красотой отличалось чудесное стихотворение „Товарищ“... поэтичная „повесть“...» (в его кн. «Поэзия новой России: Поэты полей и городских окраин», М., 1919, с. 55). В подобном духе высказались также В.Е.Миляев (газ. «Известия Воронежского Совета рабочих и красноармейских депутатов», 1919, 26 января, № 18; подпись: Вас. М-в; вырезка - Тетр. ГЛМ), С.Ф.Знаменский (газ. «Вечер», Владивосток, 1920, 29 сентября, № 118; подпись: С.З.), П.Паскаль (журн. «Clarté», Paris, 1922, № 9, 15 mars, p. 198-200; вырезка - Тетр. ГЛМ).

   Однако тон этих оценок не был всеобщим. Сочувственный отзыв З.Д.Бухаровой («Товарищ»..., «жутко и тепло рисующий трагедию злободневного пролетарского быта») был сопровожден оговоркой, что это произведение Есенина «далеко от красоты» «Марфы Посадницы» (Зн. тр., 1918, 3 марта (18 февраля), № 147; подпись: Фома Верный). Более жестко о «Товарище» сказал Н.Л.Янчевский: «...„за волю, за равенство, за труд“,- поет Есенин чужими словами красных плакатов. <...> „Ревущие валы“, „поющая гроза“ и даже,- шедевр безвкусицы,- страх, ломающий „свой крепкий зуб“ - не говорят ли эти образы о покушении с негодными средствами на революционное творчество?» (журн. «Вестник шанявцев», М., 1918, № 5, 29 апреля, с. 126).

   С.М.Городецкий в статье «Две России или одна?» писал: «Если у Ремизова не видел он общенародного пафоса, то у Клюева и Есенина он не видит старой Руси. Ведь оба эти поэта выросли из „ветхого завета“, из любви ко всему древнему укладу русской жизни. Но все это обстригает у них критик и слышит только одно слово „Ррес-спуу-ублика!“» (газ. «Кавказское слово», Тифлис, 1918, 26 сентября, № 205). Чуть позже С.М.Городецкий вновь вернулся к «Товарищу» в отдельной рецензии на Ск-2: «...была у него в стихах та мистическая тишина, которая характерна для картин Нестерова. Теперь же у него чувствуется внешнее соединение механической (Иванова-Разумника) мистики с темами революции („Товарищ“)». Процитировав далее финал поэмы вслед за Ивановым-Разумником (Ск-2, с. 224, см. выше), С.М.Городецкий резюмировал: «Если вы это преподносите нам, г. Иванов-Разумник, как „подлинное проявление народного духа в поэзии“ и творчество „поэтов революции“, мы благодарим вас, но отказываемся. Лучше было бы, чтоб вы исправили синтаксические ошибки в таких стихах, если вы уверены, что это стихи. Для нас же останется под большим сомнением, что „р-ес-пуу-ублика“ - стихи. <...> Больно видеть, что на Клюеве и Есенине повторяется судьба Никитина, талант которого также замучили те же петербургские умники» (газ. «Кавказское слово», Тифлис, 1918, 28 сентября, № 207).

   Вскоре после отзывов С.М.Городецкого в печати появилось стихотворение Н.А.Клюева «Товарищ» (журн. «Пламя», Пг., 1918, № 27, 7 ноября, с. 2). Самим своим заглавием оно прямо указывает на поэму Есенина, как на один из своих источников (наблюдение А.А.Козловского - наст. изд., т. 1, с. 523-524), перекликаясь с есенинским произведением по содержанию (напр.: «Убийца красный - святей потира, / / Убить - воскреснуть, и пасть - ожить...»).

   После переиздания «Товарища» в Берлине (сб. «Россия и Инония», 1920) появились отклики на поэму в печати русского зарубежья. М.Л.Слоним сетовал: «Иногда стремление во что бы то ни стало освятить мистическим преображением кровь и грязь совершающегося, желание под грубой корой событий увидать божественный смысл доводит даже такого талантливого поэта, как Есенин, до безвкусных и вымученных произведений вроде поэмы о „товарище“» (газ. «Воля России», Прага, 1921. 3 февраля, № 119; подпись: М.Сл.). Напротив, М.О.Цетлин оказался более снисходительным: «Народность его в традиции резных коньков и расшитых полотенцев, расшитых ярко и талантливо. И „переплетающие в вихре“ целых две революции его стихи совершенно нереволюционны. В них, правда, иногда употребляются слова „Акатуй“, „Марсово Поле“, „железное слово Р-ре-ес-пуу-блика“. Но все же это не „красный“, а „малиновый звон“, звон бубенцов под дугой» (журн. «Современные записки», Париж, 1921, III, 27 февраля, с. 250).

   Глубинный смысл произведения Есенина по существу не был понят современниками поэта при его жизни. Лишь спустя много лет В.М.Левин (одним из первых) определил этот смысл так: «Только один Есенин заметил в февральские дни, что произошла не „великая бескровная революция“, а началось время темное и трагическое, так как

   пал, сраженный  пулей,
   Младенец  Иисус.

   И эти трагические события, развиваясь, дошли до Октября. И в послеоктябрьский период образ Христа появляется снова у Блока в „Двенадцати“, у Андрея Белого в поэме „Христос воскрес“. Но впервые он в эту эпоху появился у Есенина в такой трактовке, к какой не привыкла наша мысль, мысль русской интеллигенции» (РЗЕ, 1, с. 216; выделено автором). {Более широко эти слова стали известны в пересказе С.К.Маковского, сделанном им по статье В.М.Левина в книге "На Парнасе „Серебряного века“" (1962) - см.: РЗЕ, 2, с. 141.}

   Поэма «Товарищ» при жизни Есенина была переведена на грузинский, французский, японский и другие языки.

3. Он лежит / / На Марсовом / / Поле - т.е. в месте торжественного захоронения жертв Февральской (1917 года) революции в Петрограде.

Варианты

Газ. «Дело народа», Пг., 1917, 26 мая, № 58; Ск-2; Кр. звон: