Есенин С.А. - Литературный вечер в Большой аудитории Политехнического музея. 21 августа 1923 г. - [Афиша]

Примечания

1. 32а и 32б. Афиши, объявляющие участие Есенина в литературном вечере. 21 августа 1923 г. (с. 559).

   Печатаются по оригиналам, хранящимся в ИРЛИ, ф. 699, оп. 1, ед. хр. 123 (а) и в собрании Ю. Л. Прокушева (б).

   Вторая афиша, которая объявляла не вечер Есенина, а вечер имажинистов, возможно была напечатана его имажинистским окружением без предварительного показа ему проекта этой афиши.

   Этот литературный вечер был первым публичным выступлением Есенина после его возвращения на родину 3 авг. 1923 г. «Как только Есенин приехал из-за границы, всполошились разные „импресарио“ — любители сорвать „полный сбор“. Они правильно учли, что имя Есенина, да еще долго не выступавшего, да еще „приехавшего из Америки“, соберет полный зал. Началась охота за Есениным <...> Есенин чего-то выжидал» (Р. Ивнев; САЕ, с. 28). Согласие было дано устроителю вечеров А. М. Алексееву (см. наст. изд., т. 6, с. 755). Газета «Известия ЦИК СССР и ВЦИК» от 21 авг. 1923 г. сообщала: «Во вторник, 21 августа, в Политехническом музее состоится первое выступление Сергея Есенина по возвращению из-за границы. В программе: Впечатления о литературе, театре и живописи в Америке и Европе; новые стихи „Берлин-Милан-Париж-Нью-Йорк“. В вечере участвуют также поэты Грузинов, Ивнев, Мариенгоф, Ройзман, Шершеневич и Эрдман». В этой же газете от 23 авг. был

   напечатан отчет С. Борисова «Вечер Есенина». В нем говорилось: «„Доклад“ Есенина на вечере 21 августа в переполненной аудитории Политехнического музея — впечатления о заграничной поездке, — по существу, не являлся докладом, а беседой на разные темы. Нужно отметить, что меньше было впечатлений, а больше раздражении по поводу „Лефа“ <об отношении Есенина к платформе «Левого фронта искусств» см. наст. изд., т. 6, с. 579> <...> После доклада поэт читал свои последние стихи <...> Необходимо отметить, что в первом цикле — „Москва кабацкая“ — несмотря на жалость поэта к этой умирающей Москве, которую Октябрь выбросил за борт истории, чувствуется новая большая струя в поэзии Есенина. Сила языка и образа оставляет за собой далеко позади родственную ему по романтизму поэзию Блока. Следующие стихи „Страна негодяев“ относятся еще к старым работам и слабее первых».

   Поэты-имажинисты, участвовавшие в этом вечере, в своих воспоминаниях дополнили картину встречи Есенина со своими читателями. М. Д. Ройзман подробно описал ее начальную фазу: «Сперва Шершеневич, Мариенгоф, Ивнев произнесли краткие речи, поздравили Сергея с приездом, потом облобызали его. Разумеется, слушатели отлично понимали, что имажинисты раньше встретились с Есениным, возможно, поздравляли, целовались, и начало „Встречи“ не могло не показаться нарочитым. После этого Сергей стал рассказывать о своем путешествии за границу. Он описывал комфортабельные гостиницы, заокеанские гиганты-пароходы, тяжелые чемоданы Айседоры Дункан. Он не подготовил план своего выступления, говорил обо всем серьезно, а, может быть, следовало над многим поиронизировать» (Ройзман, с. 181—182). В воспоминаниях, напечатанных сразу после смерти Есенина, Рюрик Ивнев,

   писал: «Речь его была потрясающей по своей неожиданности и нелепости. Послышались смешки, возгласы, реплики. Есенин вдруг начал отвечать на реплики, уже совсем не думая о теме своего „доклада“ <...> Публика потеряла всякую, даже относительную „сдержанность“ и начала бесцеремонно хохотать. И вот когда впечатления кончились, или, вернее, внезапно оборвались, потому что дальше продолжать было невозможно, и Есенин начал читать свои стихи, замер, затих зал для того, чтобы разразиться бурными рукоплесканиями <...> Так или иначе, неудачное выступление с „впечатлениями“ было забыто и потоплено в бурном успехе» (CAE, с. 28).